Литературоцентричность Рунета
Литературоцентричность Рунета — концепция, к которой приходят все люди, исследующие Рунет. Если на Западе двигателем интернетизации была в первую очередь коммерция, то люди из бывшего СССР, попадая в Интернет, прежде всего интересовались литературными текстами. На это оказала большое влияние советская культура самиздата, в особенности — электронный самиздат. С ранних лет Рунет оказался густо населён различными литераторами, которые сразу же стали использовать Интернет для своих публикаций, способствуя его популяризации у населения. Пионером этого активизма стал писатель Сергей Лукьяненко, который начал играть в сетевые литературные игры со своими читателями ещё в ФИДОнете. Позже этим же занялся футуролог-фантаст Алексей Андреев. Роман Лейбов в 1995 году написал гипертекстовый роман транслитом (в Эстонии не было русских клавиатур). Большое влияние на культуру Рунета и его популяризацию оказали ранние литературные проекты «Буриме на Куличках» и «Тенёта» (в жюри последнего заседал Борис Стругацкий). Максим Мошков, организовавший в 1994 году самую популярную в раннем Рунете библиотеку Lib.ru, был в 2020 году за это награждён государственной наградой РФ. В советском Киеве в 1989 году возник проект «Софтпанорама», который объединял программистов (и строил Рунет) через регулярные публицистические бюллетени. В декабре 1990 года начал работу бумажный журнал «ZX-Ревю», доносивший в литературно-документальной форме с чёрно-белыми иллюстрациями компьютерную грамотность советскому массовому населению.
В книге «Создатель»Править
- «Я помню, как в 2002 году, оказавшись впервые в США, был поражён контрастом: мы в России писали и читали в Интернете умные статьи, жадно следили за новостями, плели бесконечные словесные кружева на литературных сайтах и завязывали бесконечно разнообразные отношения в только появившемся Живом Журнале, — а местные жители пользуются Интернетом в основном для того, чтобы заказать пиццу.»
- «И здесь мы должны обратиться к самому феномену русского Интернета, изначально, ещё до рождения HTML, оказавшегося литературоцентричным и, шире, логоцентричным в высшей степени. Оказался он таким по причинам вполне объективным. В начале девяностых тысячи молодых людей, имевших амбиции в академических науках, были вынуждены покинуть родину. Просто потому, что хотели заниматься этими науками, а не торговать компьютерами, пусть и с бешеной прибылью. Неудивительно, что, оказавшись в американских университетах, особенно провинциальных, где последнего русского видели полвека назад, эти молодые русские интеллектуалы отчаянно тосковали. И глушили эту тоску — в онлайн-трёпе. Интернет, доступный простым студентам и аспирантам в американских университетах несоизмеримо раньше, чем в России, оказался для них тем местом, где они могли сохранять русскую речь во всём её богатстве.»[1]
В книге «Археология русского интернета»Править
- «Генеалогические связи Рунета и Русского мира кроются в постсоветском кризисе идентичности. Как и для участников дискуссий в Юзнете середины 1990-х, обсуждавших величие русской культуры и литературы, для политтехнологов важнейшим был вопрос о перспективах сохранения и экспансии литературы и культуры, утверждении могущества русского языка, а значит, по их логике, и России. В 1990-е, когда традиционные иерархии были разрушены, язык и культура стали точкой сборки идентичности русскоязычных пользователей. И в этом смысле наилучшим воплощением Русского мира стало интернет-сообщество – распределенные по миру пользователи, развивавшие сетевую словесность и уповавшие на русский литературоцентризм, участники “электронной соборности” и продолжатели традиций великой культуры, которая нашла свою вторую жизнь в Сети. Политтехнологии целенаправленно пришли в русский интернет, когда развитием политического контента занялся Глеб Павловский, став посредником между Русским миром и Рунетом.»[2]
- «Интернет был “Словом” прежде всего в силу технических условий: российские сети 1990-х позволяли передавать текстовую информацию, картинки закачивались долго, о видео еще и речи не шло. Однако это сугубо техническое условие, определившее текстовую природу раннего интернета, интерпретировалось современниками как знак судьбы, очевидно благоволившей к русской литературоцентричной культуре. Вот как описывал специфику, если не сказать “особый путь” русского интернета филологМихаил Эпштейн: “Думаю, когда Россия технически освоит эти пространства, она обнаружит в них много сродного традициям своей культуры – в частности, электронную соборность, пренебрежение к частной собственности и узкой специализации, метафизические пиянство и кочевье, дремучий лес, широкую степь, «раззудись, плечо, размахнись, рука» и т. д. и т.п... Среди российских традиций, которые обретут второе дыхание в электронных сетях, будет и «литературоцентризм» – вопреки всем недальновидным прогнозам о его кончине. Ведь виртуальное пространство – это пространство, сплошь запечатанное текстом, само состоящее из текста... Каждый учится быть писателем, претворять предметный мир в слово”»[2]
Об электронном самиздатеПравить
Электронный самиздат — важный фактор литературоцентричности Рунета. О нём см. статью «Электронный самиздат».
У Э. ШмидтПравить
- «Большой резонанс вызвал опубликованный в мае 2001 года на страницах «Сетевой словесности» авторизованный перевод с немецкого статьи Энрике Шмидт «Литературный русскоязычный Интернет: между графоманией и профессионализмом». Э. Шмидт не выделяет отдельного литературного сегмента русскоязычного Интернета. Вслед за С. Кузнецовым она признает литературоцентричность характерной чертой всего русскоязычного Интернета в целом. В Сети, как и в реальной жизни, можно встретить массу и графоманских, и полупрофессиональных, и высокохудожественных произведений. В отдельную категорию исследовательница относит творчество авторов, «которые действуют преимущественно или только в Интернете, символический и технический потенциал которого сознательно используется ими в их творчестве», т.е. сетературу в узком смысле этого слова. Э. Шмидт отмечает, что «на практике Интернет все более развивается, независимо от всех обсуждений, в качестве децентрализованного органа публикации и сбыта, который может заполнить бреши в инфраструктуре русского книжного рынка, возникшие вследствие кризиса издательского дела и литературной критики». Эта сложная задача объясняет труднообозримость литературного пространства Рунета, что, в свою очередь, приводит к необходимости «создания новых узловых пунктов в сети, которые могут информировать читателей и которые могут “обслуживать” авторов». Таким образом, в соответствии с концепцией Э. Шмидт, основными функциями литературного Интернета являются оперативная публикация произведений и ориентация читателя в выборе произведений и ресурсов. К таким «узловым пунктам» исследовательница относит: рейтинги (счетчики), литературные соревнования и конкурсы, литературные журналы (в том числе и графоманские), салоны и клубы, организованные в форме гестбуков и чатов. Автор статьи допускает, что стабилизация развития Интернет-пространства будет в какой-то мере способствовать новому взлету «бумажной» литературы, и уверена, что «конец бумажной эры все-таки не наступит».»[3]