Изменения

== '''Референдум «не о чём»''' ==

== '''Референдум «не о чём»''' ==

В прошлой нашей статье мы упоминали референдум о сохранении Союза, но тогда речь шла о позиции российского руководства. Теперь постараемся рассмотреть этот сюжет с точки зрения руководства Союзного. Как уже говорилось выше, к концу 1990 г. вопрос о восстановлении управляемости страной уже и назрел, и перезрел, и с ветки свалился. Правда, Горбачёв, находясь в плену своих легитимистких иллюзий, полагал, что достаточно подписать очередную бумагу, в которой будут чётко разграничены сферы компетенции регионального и союзного руководства – и всё наладится. Будто бы не принимался ещё весной 1990 г. закон «О разграничении полномочий Союза и субъектов федерации». То, что любой писанный закон действует только при наличии политической воли и соответствующего аппарата принуждения к исполнению оного договора – явно не принималось президентом во внимание. Обе стороны противоборства – и региональное руководство, и команда Горбачёва, попытались получить высший козырь в идеологическом противостоянии – мандат народного доверия. Получить такой мандат можно было только в результате референдума. Собственно, для Горбачёва это был последний шанс возобновить диалог с местными элитами с позиции силы – «вы представляете регионы? Не смешите меня! Население вашего региона поддерживает меня!» Основания для радужных надежд, надо сказать, были. Во-первых, предполагалось, что за сохранение союза проголосуют русские, которые составляли наибольшую этническую группу. Во-вторых, по идее, в сохранении СССР были заинтересованы все представители нетитульных этносов. То, что в суверенном, скажем, Узбекистане, например, казах или якут моментально окажется не равноправным гражданином СССР а «понаехавшим», а то и вовсе «мигранто-оккупантом» в прибалтийском стиле – казалось очевидным.

В прошлой нашей статье мы упоминали референдум о сохранении Союза, но тогда речь шла о позиции российского руководства. Теперь постараемся рассмотреть этот сюжет с точки зрения руководства Союзного. Как уже говорилось выше, к концу 1990 г. вопрос о восстановлении управляемости страной уже и назрел, и перезрел, и с ветки свалился. Правда, Горбачёв, находясь в плену своих легитимистких иллюзий, полагал, что достаточно подписать очередную бумагу, в которой будут чётко разграничены сферы компетенции регионального и союзного руководства – и всё наладится. Будто бы не принимался ещё весной 1990 г. закон «О разграничении полномочий Союза и субъектов федерации». То, что любой писанный закон действует только при наличии политической воли и соответствующего аппарата принуждения к исполнению оного договора – явно не принималось президентом во внимание. Обе стороны противоборства – и региональное руководство, и команда Горбачёва, попытались получить высший козырь в идеологическом противостоянии – мандат народного доверия. Получить такой мандат можно было только в результате референдума. Собственно, для Горбачёва это был последний шанс возобновить диалог с местными элитами с позиции силы – «вы представляете регионы? Не смешите меня! Население вашего региона поддерживает меня!» Основания для радужных надежд, надо сказать, были. Во-первых, предполагалось, что за сохранение союза проголосуют русские, которые составляли наибольшую этническую группу. Во-вторых, по идее, в сохранении СССР были заинтересованы все представители нетитульных этносов. То, что в суверенном, скажем, Узбекистане, например, казах или якут моментально окажется не равноправным гражданином СССР а «понаехавшим», а то и вовсе «мигранто-оккупантом» в прибалтийском стиле – казалось очевидным.

== '''Битва за Россию''' ==

== '''Битва за Россию''' ==

После референдума стало очевидно, что «русский бунт» сам по себе не рассосётся – требовались какие-то решительные действия. При этом следует учитывать, что команда Ельцина вовсе не имела всеобщей и безоговорочной поддержки даже в Верховном Совете РСФСР. Значительная часть депутатов с тревогой смотрели на гиперрадикальную политику ельцинцев. Воспользовавшись этим, Горбачёв вступил с парламентской оппозицией в контакт и, по мере сил, поспособствовал созыву III внеочередного Съезда народных депутатов РСФСР. Официально целью Съезда было заслушать отчёт российского руководства. Причём настрой был весьма серьёзный – если бы Ельцин и Ко дали бы слабину, отрешение их от власти было вполне возможным. Но тут Горбачёв несколько перегнул палку – для придания всему действу веса, а так же на случай возможных беспорядков, в Москву были введены войска. И было-то тех войск с гулькин нос, но так ли уж важен размер красной тряпки, если ею машут перед носом у быка? В результате произошло моментальное сплочение Съезда вокруг Ельцина. Впрочем, и сам Ельцин не сидел сложа руки. Учитывая, что порядка 80% делегатов являлись членами КПСС (извините, но называть этих людей коммунистами уже попросту невозможно), он заявил, что является сторонником коалиционной политикой, в которой есть место и для «прогрессивно мыслящих членов КПСС». Среди «партийцев» моментально начался раскол, результатом которой стало формирование фракции «Коммунисты – за демократию» во главе с Руцким. Бастующие шахтёры (а забастовки горняков к этому моменту стали своеобразной рутиной политического ландшафта – завершалась забастовка на одной шахте, – начиналась на другой) потребовали отставки Горбачёва и выразили поддержку Ельцину, что обеспечило мятежному Съезду ещё и поддержку «улицы». В результате вместо отставки Ельцин получил ещё более расширенные полномочия, а выборы президента России были назначены на лето 1991 г.

После референдума стало очевидно, что «русский бунт» сам по себе не рассосётся – требовались какие-то решительные действия. При этом следует учитывать, что команда Ельцина вовсе не имела всеобщей и безоговорочной поддержки даже в Верховном Совете РСФСР. Значительная часть депутатов с тревогой смотрели на гиперрадикальную политику ельцинцев. Воспользовавшись этим, Горбачёв вступил с парламентской оппозицией в контакт и, по мере сил, поспособствовал созыву III внеочередного Съезда народных депутатов РСФСР. Официально целью Съезда было заслушать отчёт российского руководства. Причём настрой был весьма серьёзный – если бы Ельцин и Ко дали бы слабину, отрешение их от власти было вполне возможным. Но тут Горбачёв несколько перегнул палку – для придания всему действу веса, а так же на случай возможных беспорядков, в Москву были введены войска. И было-то тех войск с гулькин нос, но так ли уж важен размер красной тряпки, если ею машут перед носом у быка? В результате произошло моментальное сплочение Съезда вокруг Ельцина. Впрочем, и сам Ельцин не сидел сложа руки. Учитывая, что порядка 80% делегатов являлись членами КПСС (извините, но называть этих людей коммунистами уже попросту невозможно), он заявил, что является сторонником коалиционной политикой, в которой есть место и для «прогрессивно мыслящих членов КПСС». Среди «партийцев» моментально начался раскол, результатом которой стало формирование фракции «Коммунисты – за демократию» во главе с Руцким. Бастующие шахтёры (а забастовки горняков к этому моменту стали своеобразной рутиной политического ландшафта – завершалась забастовка на одной шахте, – начиналась на другой) потребовали отставки Горбачёва и выразили поддержку Ельцину, что обеспечило мятежному Съезду ещё и поддержку «улицы». В результате вместо отставки Ельцин получил ещё более расширенные полномочия, а выборы президента России были назначены на лето 1991 г.

== '''Свита без короля''' ==

== '''Свита без короля''' ==

Во всех перепетиях борьбы вокруг проекта нового союзного договора следует учитывать ещё один важнейший фактор. По сути, для Горбачёва весь торг с республиканскими лидерами сводился к тому, какие именно бонусы и преференции оные лидеры получат за то, что сохранят для Горбачёва статус руководителя союзного государства. Подчёркиваю – для Горбачёва. То есть вся прочая верхушка союзного руководства оказывалась как бы вне игры. Поэтому Горбачёв и вёл переговоры в Новоогарёве преимущественно сам-один, лишь эпизодически позволяя союзным структурам ратифицировать уже принятые документы. Однако у этого решения со временем появилось неожиданное следствие. Конфликт, изначально начавшийся как дуэт Горбачёв – республиканские лидеры, постепенно начал перерастать в трио. К спорщикам присоединилось союзное руководство, которое внезапно осознало, что оно является армией без генерала, а Горбачёв вовсе не собирается отстаивать интересы своей свиты. Бог весть, дошла ли до фигурантов информация о списках «приговорённых к отставке», согласованных на встрече Горбачёва с Ельциным. Но перед отъездом в Крым Горбачёв разослал высшим должностным лицам Союза итоговый вариант нового союзного договора. И вот тогда грянул гром, карты – были вскрыты, а все покровы – сорваны.

Во всех перепетиях борьбы вокруг проекта нового союзного договора следует учитывать ещё один важнейший фактор. По сути, для Горбачёва весь торг с республиканскими лидерами сводился к тому, какие именно бонусы и преференции оные лидеры получат за то, что сохранят для Горбачёва статус руководителя союзного государства. Подчёркиваю – для Горбачёва. То есть вся прочая верхушка союзного руководства оказывалась как бы вне игры. Поэтому Горбачёв и вёл переговоры в Новоогарёве преимущественно сам-один, лишь эпизодически позволяя союзным структурам ратифицировать уже принятые документы. Однако у этого решения со временем появилось неожиданное следствие. Конфликт, изначально начавшийся как дуэт Горбачёв – республиканские лидеры, постепенно начал перерастать в трио. К спорщикам присоединилось союзное руководство, которое внезапно осознало, что оно является армией без генерала, а Горбачёв вовсе не собирается отстаивать интересы своей свиты. Бог весть, дошла ли до фигурантов информация о списках «приговорённых к отставке», согласованных на встрече Горбачёва с Ельциным. Но перед отъездом в Крым Горбачёв разослал высшим должностным лицам Союза итоговый вариант нового союзного договора. И вот тогда грянул гром, карты – были вскрыты, а все покровы – сорваны.

== '''ССГ – страна политического абсурда''' ==

== '''ССГ – страна политического абсурда''' ==

Разумеется, сейчас этот документ, скажем так, несколько подрастерял актуальность. Однако в плане историческом крайне любопытно рассмотреть, во что мог бы мутировать СССР в случае подписания августовского варианта нового федерального договора.

Разумеется, сейчас этот документ, скажем так, несколько подрастерял актуальность. Однако в плане историческом крайне любопытно рассмотреть, во что мог бы мутировать СССР в случае подписания августовского варианта нового федерального договора.

 

В общем-то картинка вырисовывается довольно сюрреалистическая. Признаем сразу – с юридической точки зрения договор представлял собой скопище несообразностей. Если отжать воду, то сухой остаток договора можно свести к фразе «Республики не подчиняются Союзу ни в одной сфере своей деятельности, но желают сохранить Союз для того, что бы эксплуатировать союзные структуры в своих интересах». Республики признавались суверенными государствами, причём из контекста договора следовало, что их суверенитет первичен по отношению к суверенитету Союза. Таким образом Союз превращался не в государство, а в некую странную структуру, с весьма туманным статусом. В договоре выделялись 3 сферы юрисдикции: сфера ведения республик, сфера совместного ведения республик и Союза и сфера ведения Союза. Однако при распределении вопросов по этим сферам, сфера исключительного ведения Союза полностью совпадала со сферой совместного ведения республик и Союза – таким образом, союзное руководство не могло решить ни одного вопроса без контроля со стороны республик. За Союзом сохранялась госсобственность, необходимая для выполнения его обязанностей (причём что это за обязанности – не конкретизировалось), но так как сбор налогов предусматривался исключительно по одноканальной системе (всё в бюджет республики, а уж оттуда, возможно, перечислят в федеральный), содержать эту собственность Союз мог лишь в той степени, в которой ему это позволяли республиканское руководство. Вообще одноканальная схема сбора налогов и отчислений автоматически ставило союзные власти в положение попрошайки, униженно выклянчивающего у республик средства на всякие там фундаментальные науки, космосы, обороны и прочие благоглупости.

В общем-то картинка вырисовывается довольно сюрреалистическая. Признаем сразу – с юридической точки зрения договор представлял собой скопище несообразностей. Если отжать воду, то сухой остаток договора можно свести к фразе «Республики не подчиняются Союзу ни в одной сфере своей деятельности, но желают сохранить Союз для того, что бы эксплуатировать союзные структуры в своих интересах». Республики признавались суверенными государствами, причём из контекста договора следовало, что их суверенитет первичен по отношению к суверенитету Союза. Таким образом Союз превращался не в государство, а в некую странную структуру, с весьма туманным статусом. В договоре выделялись 3 сферы юрисдикции: сфера ведения республик, сфера совместного ведения республик и Союза и сфера ведения Союза. Однако при распределении вопросов по этим сферам, сфера исключительного ведения Союза полностью совпадала со сферой совместного ведения республик и Союза – таким образом, союзное руководство не могло решить ни одного вопроса без контроля со стороны республик. За Союзом сохранялась госсобственность, необходимая для выполнения его обязанностей (причём что это за обязанности – не конкретизировалось), но так как сбор налогов предусматривался исключительно по одноканальной системе (всё в бюджет республики, а уж оттуда, возможно, перечислят в федеральный), содержать эту собственность Союз мог лишь в той степени, в которой ему это позволяли республиканское руководство. Вообще одноканальная схема сбора налогов и отчислений автоматически ставило союзные власти в положение попрошайки, униженно выклянчивающего у республик средства на всякие там фундаментальные науки, космосы, обороны и прочие благоглупости.