Новость:«Пусть будет добрый человек»
19 ноября 2024, где?
25 ноября исполнилось бы 85 лет человеку, который жил и работал в Рузе не так уж и долго. Но все, кто общался с ним, помнят редактора газеты «Красное знамя» Юрия Леднева. Настоящий русский интеллигент, журналист, поэт, он оставил заметный след и в истории газеты, и в сердцах людей.
Юрий Макарович родился в 1929 году. Он – автор поэтических книг «Подорожники», «Память», «Деревенские куранты», «Яблоко мира» и других. В 1967 году был назначен редактором районной газеты «Красное знамя». Его коллеги даже спустя много лет вспоминали, как бережно и уважительно относился Юрий Макарович к своим подчиненным. К его словам прислушивались, признавая власть авторитета, а не авторитет власти.
При нем работало литературное объединение, в котором юные дарования читали свои стихи и рассказы и обсуждали первые творческие опыты друг друга. Именно Юрий Макарович оценил огромный потенциал школьника из деревни Архангельское Коли Дмитриева. Большинство ребят, занимавшихся в объединении, не стали литераторами, но ценить и понимать СЛОВО они научились.
Став корреспондентом ТАСС и переехав в Вологду, Юрий Леднев никогда не забывал и родную Рузу.
Он ушел из жизни в 2001 году. Но его стихи живут. Сегодня мы предлагаем читателям подборку его стихотворений.
Услышьте из прошлого нас
Мы все пережили. Мы были,
чтоб солнце светило для вас.
Мы так нашу землю любили!
Услышьте из прошлого нас.
Прошли мы и версты, и мили,
И с криком «Ура!», и без фраз.
Мы павших друзей хоронили...
Услышьте из прошлого нас.
Мы в бой рукопашный ходили,
когда поднимал нас приказ.
Какого врага победили!..
Услышьте из прошлого нас.
Летят в небесах эскадрильи.
Пехота на марше сейчас.
Мы вам отдаем наши крылья...
Так будьте достойными нас!
* * *
Я встречи жду. Она придет нескоро.
Мне б только раз в твои глаза взглянуть.
Твои глаза, как синие озера.
В них можно плыть и можно утонуть.
* * *
Я не ушел бы в детстве из деревни.
Меня оттуда выгнала война.
Но тяготеет сердце тягой древней
к избушке, что из бревен сложена.
И ничего с собой нельзя поделать,
и ничего нельзя переменить.
Надежно, видно, ставлен срубик дедов.
Крепка из пряжи бабушкина нить.
* * *
Я был индийским пастухом
две тыщи лет назад.
И книги мудрые о том,
и звезды говорят.
Гонял я по лугам стада,
на дудочке играл
и братьев меньших никогда
ничем не обижал.
Однажды в девственном лесу
услышал соловья.
Ту встречу в памяти несу
и стал поэтом я.
Я думал, мир меня поймет,
но вот какой конфуз:
Осатанел родной народ
и не приемлет муз.
Давно в краю моем родном
не ценятся стихи.
Гори, поэзия, огнем –
подамся в пастухи.
Пройдут еще две тыщи лет
и, может, в те года
с моей душой другой поэт
пожалует сюда.
Увидит он достойный век
без дыма и огня.
И будет этот человек
счастливее меня.
Яблоко мира
Домоткаными были ковры-самолеты.
Сапоги-скороходы стояли в углу.
Бородач дед Иван, воротившись
с работы,
внука твердо держаться учил на полу.
Отходил и подманивал яблоком красным,
над которым – листочек, зелененький
флаг.
И тогда я сопел, презирая опасность,
и свершал по избе героический шаг.
Награждая меня угощением спелым,
дед Иван замечал в окруженьи родни:
«Если русские что-то задумали
сделать,
обязательно сделают это они…»
Нестареющий смысл есть
в пословице деда.
Я в труде и ученье ее проверял.
От июньской беды и до майской победы
вместе с людом честным я ее повторял.
Заросли муравой придорожные раны.
Залил щели окопные дождь-водовей.
Спят прямые наследники деда Ивана,
пять домой не пришедших его сыновей.
Но до цели дошли уцелевшие роты,
и взошли над страною цветные огни.
Если русские сделать задумали что-то,
обязательно сделают это они.
Видишь, вьются военные вороны снова?
В мирном платье планеты –
до сраму прорех.
Всякий миг от слепого приказного слова
может треснуть Земля,
словно грецкий орех.
Но не только у нас, где душа –
всем квартира,
даже там, где есть свой потаенный божок,
за живым, поспевающим яблоком мира
человечество делает первый шажок.
Всем народам: и черным, и желтым,
и белым –
мы сказали о мире в начальные дни.
Если русские что-то задумали сделать,
обязательно сделают это они.
Юбилейное
Что-то мы задумываться стали,
маленькая, славная моя?
Или дни ненастные настали?
Или тесно стало у огня?
Или пусто в праздничном кувшине?
Ты еще немножко нацеди.
И глазами темными, большими,
на меня так странно не гляди.
Пусть добрее с наших чистых лестниц
сходят повзрослевшие друзья.
Ни одним словечком нашей песни
поступиться, милая, нельзя.
Экспромт
Достиг писатель сладостного мига –
в столице книгу издал на века.
В селе настольной стала эта книга
и служит постаментом для… горшка.
Шутка
Люблю тебя.
И все сильнее.
Не веришь, милая?
Ну, пусть!
Вот как весна зазеленеет,
я на последний шаг решусь.
Я не шучу и не дурачусь.
Имей, пожалуйста, в виду:
в Москву поеду
И, не прячась,
в Гостелерадио пойду.
И пропуск предъявлять не стану.
Не посмотрю ни на кого.
Шагну я в рубку к Левитану.
И молча отстраню его.
И расскажу в эфир без страха
всем людям про любовь к тебе.
А там – хоть голову на плаху.
Хоть – в МВД.
Хоть – в КГБ.
ЦВЕТЫ
Минуйте, печаль и досада!
Сияй, торжество красоты!
На клумбочках нашего сада,
как звезды роятся цветы.
Стеною стоят водосборы.
Береты надел дикий лук.
Пришла медуница из бора.
Виолой расщедрился луг.
И, как казаки после драки,
Что всыпали лютым врагам,
в нарядных рубашечках маки
в шеренги встают по утрам.
Летают шмели, как шпионы.
Для них далеко не секрет,
что скоро раскроют пионы
широкий раскидистый цвет.
Ты ходишь, любуясь цветами.
Тебе их лелеять не лень.
Из веток, как ласковой маме,
тебе улыбнулась сирень.
ХУДОЖНИК
Погода хмурая над Плесом.
Буреет медленно трава.
С коробкой спичек ходит осень
и поджигает дерева.
Но налетят порывы ветра –
и вянет пламя на корню.
Он выходил сюда с мольбертом
навстречу рыжему огню.
Стоял задумчивый и тихий
и ждал, смотря из-под руки,
пока костры берез не вспыхнут
над синим холодом реки.
* * *
Ты вышила платье цветами,
весь день проведя у стола.
И вот она, в солнечной раме,
картинка из детства всплыла.
Наверное, ты не забыла,
как вышли мы из лесу вдруг –
и сразу глаза ослепило:
открылся ромашковый луг.
Ты бросилась к этим ромашкам,
воздушная, как мотылек.
Потом васильки мы и кашку
добавили в чистый венок.
Увенчана, как королевна,
ты гордо пошла впереди.
И первые строчки напевно
в моей созревали груди.
Ах, что это, что это с нами?
Крылатая легкость в ногах.
Ты вышила платье цветами.
А я будто снова – в лугах.
СОЛОВЕЙ
Гроза его гнездо смела,
ударив в старую березу.
Она птенцов его сожгла
и ливнем проливала слезы,
любуясь, гром когда затих,
на дело черных туч своих.
Голодный, мокрый, без жилья,
он в буйных травах схоронился.
Пропало все у соловья.
И только голос сохранился.
Когда наутро под лучом
лес просыхал, звеня капелью,
не зная сам, зачем, о чем,
он разразился первой трелью.
Он звал, манил и увлекал,
и сам, забывшись, увлекался,
и, как мой предок написал,
«по роще дробью рассыпался».
Казалось, что вчера ему
не принесло беды ненастье.
Себе ли сам, еще ль кому
упрямо он пророчил
* * *
Чибис, чибис, витязь тонконогий!
На затылке – хилый хохолок.
Ты зачем стоишь среди дороги?
Или в травах спрятаться не мог?
Знаю я укромное местечко,
Где птенцов выкармливает мать.
И тебе отцовское сердечко
Приказало пост не покидать.
И когда индустрией ведомый
Самосвал появится в виду,
Ты бежишь не к дому, а от дома,
Отводя железную беду.
У шофера перед самым носом
Что есть сил ногами семеня,
Успеваешь обмануть колеса,
Скоростную технику кляня.
Будто в прятки с чудищем играешь,
Ты ныряешь в спеющую рожь:
«Излови меня, коли поймаешь,
Только милых детушек не трожь!»
* * *
Цветы улыбаться могут.
Да-да! Вы над этим не смейтесь.
Вы лучше придите утром
на луг деревенский росистый.
Придите и взглядом окиньте
ковер, что природою соткан.
И, если вы хоть немножко,
хоть каплю добра совершили,
цветы, лепестки раскрывая
навстречу горячему солнцу,
приветливо вам закивают
и, – вот чудеса! – улыбнутся.
счастье.
- * *
Что ты мимо пролетаешь?
Только время даром губишь.
Ты меня совсем не знаешь,
а узнаешь – приголубишь.
Где ты видел, чтобы в мае
созревала земляника?
Ты меня совсем не знаешь.
Ты получше погляди-ка.
Не страшна молва мне злая,
если ты со мною будешь.
Ты меня совсем не знаешь,
а узнаешь – не забудешь.
Ты назови его иваном
И пусть красивых иностранных
имен – без края и конца, –
ты назови его Иваном.
Пусть будет в деда и отца.
Отдай ему цветов поляны,
и шум лесов, и волны рек.
Ты назови его Иваном.
Пусть будет добрый человек.
Не дай ты жить ему обманом
и видеть правду помоги.
Ты назови его Иваном.
Пусть перед ним дрожат враги.
Пусть он друзей узнает рано
и не посмеет их предать.
Ты назови его Иваном.
Пусть бережет Отчизну-мать.
И пусть ему не будет странным
нести пуды чужих забот:
Ты назови его Иваном.
Пусть верит он в простой народ.
И пусть по звездным океанам
несет он жизни торжество.
Ты назови его Иваном,
Иваном, помнящим родство.